Французский поцелуй - Страница 160

160

— Но это невозможно! — воскликнул Мильо. — Эти двое — злейшие враги.

— Ничего об этом не знаю, — сказал Логрази. — Я только знаю, что Вергилию нужны деньги — много денег.

— Зачем?

— Не знаю.

— Надавите на него, — посоветовал Мильо. Он подошел так близко к разгадке тайны Волшебника, что дух захватывало. — Вы с ним теперь партнеры. Он должен сказать вам все.

— Это не так просто. Я не хочу, чтобы он начал меня подозревать.

— Попытайтесь сделать это! — настойчиво повторил Мильо, снедаемый желанием разделаться с могущественным противником. — Делом первоочередной важности для нас является узнать, что у него на уме. Иначе нам его не одолеть.

М. Логрази кивнул.

— Понятно.

Сейчас, уставившись в ночь, царящую за окнами его кабинета, Мильо думал, что американец не понял ровно ничего. Только он сам и Волшебник понимали природу созидания и разрушения. Это еще одно доказательство того, что и в Азии абсолютная власть развращает тех, кто ей обладает, так же абсолютно. Но каково его собственное соучастие в преступлении? Если бы можно поворотить время вспять, дал ли бы он Пол Поту оружие, зная, что случится потом? Ответ на это был только один: да! Да, он дал бы ему оружие, если бы у него был один шанс из тысячи, что камбоджийцы используют оружие для освобождения своей страны от власти чужеземцев.

То, что другие назвали бы в нем эгоизмом, Мильо называл целеустремленностью. Просвещение бесполезно, повторял он своим ученикам — и, вроде, не без пользы! — если держать его при себе. Евангелие начало работать только после того, как его начали распространять.

Но что делать с теми, кто, поначалу восприняв святое писание, затем начал приспосабливать его догматы к своим нуждам? Конечно, Бог должен разразить их своим гневом. Имеется в виду тот Бог, которого признавал Мильо. Но ведь должен быть и другой Бог, с другим лицом, — тот, с которым была так хорошо знакома Морфея.

Возмездия не бывает без ненависти,говорила она. А ненависти не бывает без страха.

—Завтра в десять вечера приходите в парк на наше обычное место, — сказал ему Логрази десять минут назад по телефону. — Думаю, что к тому времени у меня будут ответы на все ваши вопросы.

Сказано кратко и сильно, подумал Мильо. Он вспомнил украшенную барельефом стену в Ангкор Уат: индуистский миф о сотворении мира, Равана и Хануман, бог тьмы и бог света. А между ними, как бы олицетворяя равновесие сил, стоит Вишну.

Но что случится, если Вишну каким-то образом сбросят с пьедестала и вместо него начнут править двое меньших, корыстных божеств? На это может быть только один ответ: будет Хаос.

Сидя в своем затемненном кабинете, Мильо смотрел в окно и старался думать о Волшебнике без ужаса.

* * *

— Если я умру, есть одно место, в котором я хотел бы быть похоронен, — сказал Мун.

— Ты не умрешь, — заверила его Ма Варада.

— Откуда у тебя такая уверенность?

— Слепой приготовил для тебя снадобье. Ты пьешь его уже три дня. И, как видишь, ты жив и твоя лихорадка оставила тебя. Худшее уже позади.

Вечерний воздух звенел зовом бронзовых гонгов, звоном металлических тарелок, переливами медных бубенцов, которыми потряхивали монахи в оранжевых одеждах на ступенях храмов, монастырей и пагод, откуда неслась эта никогда не прекращающаяся музыка.

— А пуля?

— Прошла сквозь мякоть левого бока между костью бедра и ребрами. Я и раньше подозревала, что это именно так, потому что ты мог двигаться, хотя тебе и было больно. Главная проблема заключалась в том, чтобы не дать тебе потерять слишком много крови.

— Карма, — сказал он.

— Она улыбнулась. — Карма.

Они оба знали, что означало бы перебитое ребро или трещина в кости бедра. Никакое снадобье не помогло бы и он никогда бы не поправился.

Мун на мгновение закрыл глаза. До него донесся сильный запах красного жасмина и буйволов. — Где мы находимся?

— В Сикайне, неподалеку от Мандалая. — Она начала перебинтовывать его и он сморщился от боли. — Было не так-то просто провезти тебя сюда так, чтобы власти не заметили. — Она была облачена в традиционную бирманскую одежду из яркой ткани, завязанную бантом над грудью. — Но долго оставаться здесь опасно.

Сикайн был до начала XIV века, то есть до падения язычества в этом регионе, столицей Шанского царства. Но до настоящего времени этот город сохранил значение центра буддизма в Бирме. Сюда матери посылали своих детей учиться основам теравадан-буддизма. Один из сотни этих детишек решался отвергнуть суету мира и принять монашество. Монах имел право обладать восемью предметами: бритвой для того, чтобы удалять волосы с лица и головы, тремя сменами одежды, иглой, чтобы зашивать дыры на одежде, поясом, деревянной миской и клятвой никогда не класть в нее никакой пищи животного происхождения. Миска является источником его существования, ибо он живет подаяниями.

— Ты упомянула Слепого, — сказал Мун. — Что это за человек?

— Один из людей Волшебника.

— Буддийский монах?

Она улыбнулась.

— Ты шутишь? Конечно, нет. — Она закончила перевязку. Руки у нее были удивительно умелые и нежные. — За всеми тревогами, что выпали на нашу долю, я не успела поблагодарить тебя за то, что спас мне жизнь.

— Ты вернула мне долг, когда спасла мою, — откликнулся Мун.

Она серьезно поглядела на него.

— Никто, кроме тебя, не смог бы уговорить Генерала Киу развязать меня.

— Он, конечно, человек не без слабостей. Если она и уловила шутку, то не выказала этого ничем. — Тут у нас есть немного риса и манго, — сказала она. — Ты, наверно, изголодался здесь на монастырской пище?

160