Он облизал свои темные, потрескавшиеся губы. Среди грохота городской улицы Мабюс мог найти тишину, как он находил тьму среди ослепительных вспышек напалма, сожравшему, подобно сказочному зверю, его деревню. Огонь пожирал ночь. Он свежевал заживо жителей деревни. Этот кошмар разворачивался перед ним, как пиршественная скатерть перед глазами обжоры.
Он остановился у светофора, всего в расстоянии одной машины от Сива Гуарды. В тусклом свете уличных фонарей была видна левая рука Мабюса, вся иссеченная следами шрамов, многие из которых были старыми, но некоторые — совсем недавними.
Мосье Мабюс достал небольшой стилет и со щелчком раскрыл его. Затем он полоснул лезвием по тому месту на предплечье, где была еще чистая от шрамов кожа.
Резкая боль заставила его тело вздрогнуть, будто он пробуждался от сна — или от мысли о сне. Ощущение было невероятно приятное.
Кажется, очень долгое время, — пока свет не сменился на зеленый — мосье Мабюс смотрел, как кровь — его кровь — стекает по руке на баранку руля, двигаясь, будто живое существо, наделенное собственной волей. Затем, когда она начала капать на пол — капли падали с частотой биения пульса — он достал платок, чтобы прекратить кровотечение.
Два раза в неделю Мильо работал — если это можно назвать работой — в Академии военной истории. Но это не была академия, в которой учатся в обычном значении этого слова. Эта академия представляла из себя огромную библиотеку по различным аспектам военной мысли, тактики и стратегии, при которой проходили обучение небольшое количество слушателей.
Академия была частным заведением, полностью существовавшим на средства «Общества Возвращение в Лоно Истинной Веры», в штаб-квартире которого эта бесценная библиотека и была размещена.
Принадлежащий обществу «Возвращения в Лоно Истинной Веры» — или просто Лону, как его называли его члены — особняк XVII века был спроектирован Жюлем Мансартом, и его имя красовалось на фронтоне. Особняк воплощал в себе лучшие черты Французского барокко и располагался на Вандомской площади, что, принимая во внимание стоимость парижской недвижимости, говорило о необычайном богатстве Лона.
Мильо заведовал бюро комплектования и поиска информации. Во всяком случае, именно этим он занимался два дня в неделю. Числился он также профессором при Академии и наставлял своих немногочисленных учеников по части военной тактики, естественно, в духе Лона. Это означало представление знаний в исторической перспективе, что включало в себя различные теории военного дела, как их проводили в жизнь различные военные гении, начиная с Александра Македонского и кончая генералом Паттоном.
Тогда — и только тогда — Мильо знакомил своих учеников с Сун Цзу, Йейасу Токугава и Мийамото Мусаши, чьи взгляды на философию войны сохраняют злободневность и поныне.
— Помните уроки истории, — любил он наставлять своих учеников. — Римская империя была когда-то величайшей державой мира. Британская империя тоже знала несколько моментов величия. А что касается Америки, то ее пик как мировой империи приходится на 1945 год. Теперь она погрязла в долгах, парализованная жутким торговым дисбалансом. Она не способна — а, может, не желает — строить дома для массы бездомных граждан. Никому не нужна ее продукция, даже самим американцам, предпочитающим видеть на вещах, которые они приобретают, клеймо «Сделано в Японии», «Сделано в Германии». А ведь это Япония и Германия проиграли Вторую мировую войну, не Америка. Сорок пять лет назад они лежали в руинах, а теперь у них сильнейшая экономика. Трагическая ирония? Нет. Это урок истории, который следует усвоить. Перефразируя слова Джорджа Паттона, можно сказать, что всякая мощь — преходяща.
— А что касается Америки, то ее можно сравнить с библейским умирающим бегемотом. Ей не хватает лишь «удара милосердия», каким на рыцарских турнирах добивали павших. Коррумпированность верховной власти, как известно еще с времен Древнего Рима, есть первый симптом падения цивилизации. Уотергейт и более поздняя афера с Иран-контрас показывают аморальность и взяточничество власть предержащих в Америке, и это есть несомненные знаки распада.
— Так что я могу закончить тем же, чем и начал: тезисом о гибели Америки.
Его лекции всегда вызывали большой интерес у его студентов, которые смотрели на него с почтением, граничащим с почитанием. Они видели в нем символ радикальной политики, которая, как их часто заверяли, обсуждается все реже и реже за пределами Лона.
В дополнение к этой работе по разбрасыванию семян мудрости, Мильо занимался и другими важными делами. Самым важным среди них он по справедливости считал управление операцией «Белый Тигр».
Этим кодовым названием мафия окрестила взятие под свой контроль главного канала по переправке опиума с плато Шан в Европу и Америку, но и люди Мильо тоже пользовались этим термином. По некоторым практическим соображениям, Мильо делегировал часть своих полномочий по управлению операцией своим «вьетнамским псам»: Мабюсу и Данте. Но Логрази, представитель мафии, курирующий операцию, не знал об этом.
В намерения Мильо не входило раскрывать Логрази роль своих оперуполномоченных. И для этого было великое множество причин, большинство из которых были связаны с обычной секретностью, необходимой для осуществления всяких торговых сделок. Но, главным образом, Мильо хотел вести свои дела так, чтобы мафия, с ее фантастическим аппетитом, была завязана в торговле наркотиками только с ним одним.
Мосье Логрази предлагал Мильо щедрое вознаграждение плюс пятнадцать процентов от дохода, если он возьмет на себя руководство всей операцией. Дело в том, что мафия никогда не имела прямых контактов с заправилами наркобизнеса плато Шан, а Мильо уже не одно десятилетие работал в том регионе. Логрази были нужны как его контакты, так и его советы эксперта.